This past Sunday with friends

[angerona.livejournal.com]

Продолжаю идти в обратном хронологическом порядке.

В воскресенье мы все утро провели дома -- дети сели наконец-то за домашние задания (это после недели каникул-то!). Игорь в это время возился с интернетом -- наконец-то переставлял раутеры в офис, вместо того, чтоб держать их на полу в нашей спальне (кстати, у этой перестановки оказалось неожиданное и не очень приятное (но и не слишком неприятное) продолжение, которое я еще расскажу!), а я занималась домашними делами.

Около двух дня я попробовала Зорика уложить спать, но не тут-то было. Ну и ладно, тем более, что в пол четвертого мы уже поехали в гости.

Мы были в гостях у семьи, которую мы знаем много лет, но общаемся очень редко. У них тоже трое детей -- старший мальчик, потом девочка на два года младше, и три года назад у них родился еще один мальчик, ровно за месяц до Зорика (7го марта).

В гостях старшие дети сразу убежали играть вместе (девочки -- заниматься художественной гимнастикой, мальчики -- обсуждать фехтование и играться с телефоном), а Зорик, как обычно, первые минут пятнадцать притворялся, что его нет. Вообще очень интересное это у него поведение, и пока не проходит с возрастом. Он не просто стесняется, а именно что залазит на ручки и утыкается лицом в меня или Игоря и ведет себя, как будто его там нет. На попытки с ним заговорить (даже мои!), утыкается еще сильнее. По прошлому опыту, я уже знаю, что лучше всего не пытаться его насильно вытащить из этого стеснения, а оставить в покое. Постепенно он привыкнет к обстановке и людям и слезет сам и будет вполне самостоятельный, разговорчивый и активный.

А уж если дома есть дети, особенно его возраста, то этот процесс происходит быстрее. Вот так и тут -- сначала Зорик повисел на мне, в качестве украшения, но зато потом полностью освоился, и они с Давидом деловито разбирали-собирали самолетики дрелью (и Зорик показывал и даже немного командовал, как что делать), а потом бегали и играли вместе весь оставшийся вечер.


Тем временем семилетняя девочка София там все старалась завоевать внимание Гоши, и хозяева нас даже предупредили, что если она на кого-то так нацелилась, то все -- покоя не будет. Но к такого рода вниманию, особенно от девочек помладше (и не только помладше) Гоша у нас очень привычный, так что тут я за него не волновалась (и правильно делала). В общем все очень приятно пообщались. Интересно еще, что у подруги -- хозяйки дома -- почти такая же профессия, как у меня, и работаем мы неподалеку.

В общем будем продолжать общение. Следующий раз -- у нас дома.

Chernobyl. 30 years ago.

[angerona.livejournal.com]

Вчера было 30 лет со дня Чернобыльской аварии. Я заметила, что у меня в голове почему-то не откладывается эта дата в апреле -- мне все время кажется, что случилась авария в мае. Собственно, в апреле мы (я?) про нее точно не знали. Слухи доползли до Харькова уже в мае, вместе с первыми переселенцами и детьми, отправленными к нам в Харьков "к бабушке", или к любым другим родственникам -- только бы подальше от Киева -- еще до окончания учебного года или сразу после.

Несколько месяцев назад, я уже не помню почему, я заговорила с Гошей про Чернобыль. Для него эти события -- далекое прошлое в далекой экзотической стране. Он был очень удивлен услышав, что это не "когда-то там в допотопные времена", а "совсем недавно" и "с нами." Очень даже непосредственно "с нами". Что его дедушка Дима -- мой папа -- в том самом 1986м был призван и отправлен в Чернобыль на два месяца на ликвидацию последствий аварии. Он работал там не только непосредственно в "тридцатикилометровой зоне", а и на саму крышу четвертого блока выходил.

Мне очень хочется в следующий приезд сесть с папой и записать его рассказ -- и его и мамины воспоминания -- о том, как это было.

Мне тогда было восемь с половиной лет. Точно столько же, сколько Мире сейчас. Вроде не очень маленький ребенок. Но что я сама помню? Про аварию -- ничего. Только какие-то размытые слухи летом и осенью, разговоры про радиацию и мутации (или про мутации было позже?), про "что-то случилось, но никто толком не говорит, что".

И так же размыты другие воспоминания. Все урывками. Мне почему-то кажется, что я помню, как пришла повестка папе. Во всяком случае в голове, как снимок, всплывает коридор нашей квартиры номер 20 в доме 202/2 на Московском Проспекте в Харькове -- и наша лестничная клетка на пятом этаже, и какой-то разговор мамы с папой. Папин отьезд. Наша жизнь с мамой. Смешно, но одно из самых ярких воспоминаний тех месяцев -- щенок, которого нам то ли предлагали подарить, то ли это я просила и упраживала маму. Щенок -- кучерявая маленькая собачка -- слушался меня и Вадика, и шел с нами гулять. Теперь "снимок" -- уже во дворе нашего дома. Мы с мамой стоим недалеко от подьезда (мама в своем темно синем зимнем пальто) и разговариваем с хозяйкой собаки. Мама говорит, что она может и не против бы, но без папы ей и так сложно, и без папы она не может согласиться -- и что может быть, когда папа приедет, тогда и будет возможность взять щенка. И мне грустно, но я понимаю, что мама права -- без папы никак.

Это был ноябрь-декабрь 86го. Кажется, папа потом рассказывал, что ему повезло, что в том году зима была не очень снежная. В Чернобыле он командовал батальоном, хоть до этого никогда и не был в армии (он был на военной кафедре в институте).

Приезд папы я тоже помню смутно. Что-то про его одежду или про то, что от нее надо избавиться (или это я уже придумала потом?). Зато помню счетчик гайгера, который он привез -- металическую штуку длиной чуть больше карандаша -- и которым мы потом "развлекались" еще несколько лет.

Я записываю сейчас эти урывки, чтоб сохранить и не забыть и их. На самом деле не только хочется, а очень надо -- просто необходимо -- собрать эту живую, эту семейную информацию. Папа, мама -- расскажите мне, пожалуйста. Узнать, где был Игорь и его семья в это время. Кажется, Игорь мне рассказывал, что они с бабушкой уехали на лето в Москву или Подмосковье. Игорь -- напиши, пожалуйста.

Это была крупнейшая цивильная авария в истории человечества. Эту аварию и ее уроки надо помнить. Но и надо помнить те месяцы, которые потом провел папа в больницах (хоть мне и нравилось, что он мог к нам с Вадиком чаще приезжать в гости в пионерский лагерь, когда его больница или санаторий были недалеко от нашего лагеря); надо помнить папину операцию на сердце, и то, что сейчас он не может дойти до почтового ящика без отдышки, и ему, скорее всего, предстоит еще одна операция на открытом сердце. Надо помнить, как изменилась жизнь семей; тех заболевших или нерожденных детей, которых уже не посмели завести потом люди зная о возможных мутациях. Надо помнить, что это было с нами и не так давно, хоть и кажется, что очень давно.

Тридцатилетие Чернобыля в этом году попадает на неделю еврейской паскхи -- Песаха -- времени "исхода из Египта." И очень попадает в "исход" по духу. Каждый год мы рассказываем детям, что мы тоже вышли из своего Египта, из своего рабства -- что мы тоже обрели свободу, и поэтому слова об "исходе" -- это не только слова. Мы желаем им, чтоб у них в жизни не было нужды уезжать, бежать, исходить -- но чтоб они помнили и передавали своим детям. И для многих семей на Украине и не только Чернобыль тоже стал неким рубежом, который показал необходимость исхода. Причем не только авария, а и то, как скрывалась информация, и как бросались люди на ликвидацию без мысли об их жизнях и здоровье.

Я хочу еще раз (и еще и еще) поговорить об этом с Гошей и Мирой, и говорить с ними и с Зориком по мере их взросления. Их мир прекрасен и счастлив (тьфу-тьфу-тьфу много-много раз) -- и я очень хочу, чтоб так оно было у них всю жизнь -- но надо помнить и знать и про страшное тоже. В том числе, чтоб не повторять или знать, когда "исходить" в более безопасное место.